– А моя мать была счастлива встретиться после стольких лет с леди Тремейн.
– Надеюсь, вы оставите мне танец, Кэролайн?
– Конечно. С удовольствием.
Кэролайн не удержалась и глянула через плечо. Закери был окружен гостями и, по всей вероятности, рассказывал благодарным слушателям какую-то смешную историю. О! У него очень хорошо получалось веселить людей. От одного его присутствия в комнате становилось как будто светлее. Она не ставила под сомнение его благожелательность и неизменно хорошее настроение – с этим у него все было в порядке. Другое дело – решительность, терпеливость и ответственность – вот что было под вопросом. В конце концов, он с таким же интересом прогуливался в саду в обществе ее сестер, с каким позировал ей, а то, что он не смог выдрессировать Гарольда… Этот пес не виноват в том, что он больше годится для зоопарка, чем в качестве компаньона для джентльмена.
Очевидно, Закери не понимал ни ее, ни сестер, ни важности этого портрета. Кэролайн сжала кулаки. Если бы он иногда не делился с ней сокровенным и не проявлял желания заглянуть поглубже в область искусства… Впрочем, по окончании портрета ей будет все равно, утонет ли он в пруду или отправится на все четыре стороны.
Ну, утонуть в пруду – это уж слишком, но уехать – во всяком случае. Или жениться на одной из ее сестер и остаться. К тому времени сбудется ее мечта, и она будет жить в Вене. А в этих мечтах его не было.
Кэролайн удавалось избегать Закери в течение следующих двух часов, хотя это было нелегко, так как все, с кем ей хотелось бы поболтать, оказывались в увеличивающемся кругу его поклонников. Как всякому профессиональному портретисту, ей следовало бы с самого начала быть с ним более дипломатичной и вежливой, но дело было сделано. Слава Богу, что ему, кажется, по нраву ее острый язычок, но зачем он все время ее испытывает?
– Кэролайн!
Она вздрогнула и поспешила к матери.
– Да, мама? Ты устала? Хочешь вернуться домой?
– Чепуха, девочка. Лорд Закери сказал, что он танцевал со всеми сестрами Уитфелд, кроме тебя.
Одновременно чья-то теплая рука скользнула по ее голой руке и сжала ей пальцы.
– Я только констатировал печальный факт, – непринужденно протянул Закери, – но я думаю, что несчастье поправимо.
– Разумеется, милорд, – поспешила заметить миссис Уитфелд. – Иди потанцуй с ним, Кэролайн.
– Но…
– Никаких «но». Слышишь, начинается последний вальс вечера. Не заставляй лорда Закери ждать.
Стиснув зубы, Кэролайн позволила Закери потянуть ее за руку, и они вышли в круг.
– Незачем было впутывать мою мать, – сказала она, стараясь не замечать, как теплая рука обвила ее талию и он повернул ее к себе лицом. – Я и так согласилась танцевать с вами.
– Это последний вальс вечера, а вы упорно оставались от меня на расстоянии целого зала.
Значит, он заметил, что она его избегает. Она весь вечер наблюдала за тем, как он танцевал, легко и грациозно, но быть в его объятиях и кружить с ним по залу было совершенно другим делом.
– Вы преувеличиваете. – «Опустись на землю, Кэролайн, – напомнила она себе. – Не забывай, почему ты здесь». – Я вовсе вас не избегала. Я разговаривала с друзьями.
– А теперь вам придется несколько минут разговаривать со мной.
– Конечно. – Она улыбалась, надеясь скрыть свое разочарование. Это было похоже на проблему с портретом: она никак не могла ухватить что-то важное. – Просто я подумала, что вам захочется провести время с кем-либо не из Уитфелдов, поскольку мы практически держали вас в заложниках всю прошлую неделю.
Он серьезно смотрел на нее в течение нескольких туров.
– Перестаньте делать это.
– Что?
– Притворяться вежливой, хотя на самом деле вы раздражены.
– Простите? Я вежлива, как всякая воспитанная молодая леди.
– А что произошло с вашим «отсутствием условностей»? Мне оно больше нравилось.
– Просто не хочу, чтобы вы рассердились и отказались мне позировать.
Он рассмеялся, но вдруг задумался.
– Кроме моей семьи, все, с кем я общаюсь, научились искусству говорить со мной только о том, о чем, по их мнению, я хочу услышать. Меня баловали таким образом, и мне льстили до умопомрачения с тех пор, как я впервые выехал в свет. Я дал вам разрешение писать мой портрет и не собираюсь отказываться только потому, что вы прямо высказываете свое мнение. Я буду рад, если вы и впредь будете такой же откровенной, Каро… мисс Уитфелд.
Возможно, в этом был смысл. Критика других людей, по-видимому, никогда его не трогала. А если и задевала, он приспосабливался, чтобы снова умиротворить их. Но теперь она будет одновременно и прямой, и дипломатичной. Она будет говорить ему все, что думает, особенно о нем – и хорошее и плохое.
– В таком случае скажите, зачем вы натравили моих сестер на Мартина Уильямса?
Он, видимо, ожидал этого вопроса.
– Затем, что мне кажется, они хотят выйти замуж.
– А себя вы отводите.
– Разве я мог начать ухаживать за одной из них и не вызвать кровопролития?
– А вы стали бы ухаживать за одной из них?
– Я собираюсь стать офицером, а не жениться.
Ему удалось выкрутиться и не оскорбить основательно разбавленную аристократическую кровь Уитфелдов. Иногда ей приходило в голову, а не с гнильцой ли он? Он был страстным, мог сочувствовать, но где его энергия, где сила характера? Он когда-нибудь сердится? Хочет чего-нибудь так, что готов за это драться? Она сомневалась, что такие вопросы вообще приходили ему в голову или что у него были на них ответы.